— Миша, разворачивайся! — мой голос сорвался на крик.
— А? Чего это вдруг?
— Просто разворачивай! Быстрее! — я вцепилась в его плечо.
— Да объясни толком, что... — начал было Миша.
И тут я заметила движение справа. Дверь чёрного джипа медленно приоткрылась.
Сквозь глухую тонировку невозможно было разглядеть, кто там прячется, но от этого становилось ещё страшнее.
— Миша, умоляю! — я практически визжала. — Потом всё объясню, клянусь! Разворачивайся и жми на газ!
— Да езжай ты, дурень безмозглый! — не выдержала Машка, перегнувшись между сиденьями. — Чего застыл как пень?!
В её голосе прозвучала такая серьёзность, что Миша наконец очнулся.
Он выкрутил руль влево и нажал на газ.
Игнат дёрнулся к нам — я увидела его перекошенное злобой лицо — но тут же развернулся и поспешил сесть на водительское место.
Мы уже набирали скорость, когда раздался истошный вопль Олеси.
— Почему они нас преследуют?! За что?!
Она сидела, зажав рот ладонями, глаза огромные от ужаса.
Мы с Машкой перебрались на заднее сиденье, пытаясь разглядеть погоню.
Но за машиной вздымались такие клубы пыли, что ничего не было видно.
— Во что вы нас втянули?! — проорал Миша, вцепившись в руль.
Машину мотало из стороны в сторону.
Я попыталась пробраться к водительскому сиденью, но на очередном вираже чуть не растянулась на полу.
— Миша, родной, — взмолилась я, хватаясь за спинку его кресла. — Я всё-всё тебе объясню, но сейчас главное — оторваться от них!
Джип маячил в зеркале заднего вида чёрной хищной тенью.
***
Гробовское показалось через пятнадцать минут.
Дома выплывали из-за поворота один за другим — серые, унылые, с покосившимися заборами.
Но что-то было не так.
Я не сразу поняла что именно, пока не присмотрелась внимательнее: на улицах не было ни души.
Ни старушек на лавочках, ни детворы, ни случайных прохожих.
Будто мы попали в Потёмкинскую деревню, где актёры разбежались по домам, оставив одни декорации.
— Ты ведь помнишь, где поворот? — Машка наклонилась к Мише, нервно теребя прядь волос.
— Вроде да, — он щурился, вглядываясь в дорогу.
Мы с Машкой постоянно оборачивались, высматривая погоню.
Шея затекла от постоянного верчения. Но чёрного джипа нигде не было видно.
— Может, проткнули колесо, — предположила я с надеждой, хотя сама в это не верила.
— Помню-помню! — вдруг возбуждённо выпалил Миша. — Вот за этим домом налево, и дорога должна вывести в лес!
Старый дом с облупившейся краской проплыл мимо.
За ним действительно открылся поворот — узкая грунтовка, убегающая в лесную чащу.
— Нам точно туда, — подтвердила Катя, указывая рукой на тёмный проём между деревьями.
Миша вдавил педаль газа. Машина рванула вперёд, подпрыгивая на ухабах.
Через пару минут мы уже петляли между стволами вековых сосен.
Солнечные лучи едва пробивались сквозь густую крону, превращая день в сумерки.
— Вот это веселуха, — хмыкнула Машка, подмигнув мне.
Я заметила, как она покосилась на Олесю.
Та сидела, вцепившись в ремень безопасности побелевшими пальцами. Её трясло, как в лихорадке.
Глаза метались от окна к окну, словно она ждала нападения с любой стороны.
— Да не трясись ты так! — попыталась подбодрить её Машка. — Скоро будем в отеле и забудем это место как страшный сон.
Но Олеся, казалось, даже не слышала.
Она вертела головой, вглядываясь в темноту за окнами.
— Бревно! Миша! — пронзительный крик Кати ударил по ушам.
Я успела заметить только толстый ствол поперёк дороги. Миша крутанул руль.
Мир перевернулся.
Всё вокруг словно зависло в невесомости — сумки, бутылки с водой, мы сами.
Один оборот, оглушительный треск лобового стекла, второй...
***
Очнулась я в кромешной тьме. Первая мысль обожгла сознание — я ослепла! Сердце заколотилось бешенно.
Но через секунду поняла — нет, просто на голове что-то плотное, грубая мешковина.
От неё пахло землёй и плесенью, ткань царапала кожу.
Паника накатила удушливой волной. Я дёрнулась, пытаясь сорвать эту дрянь, но руки словно одеревенели.
Что-то впивалось в запястья — верёвка, тугая, жёсткая.
Каждое движение только усиливало боль, верёвка впивалась всё глубже, до жжения в коже.
Я начала хватать воздух короткими рваными вдохами. Вдох-выдох, вдох-выдох — всё быстрее, чаще, словно загнанный зверёк.
Грубая ткань мешка липла к лицу при каждом выдохе. В висках стучало.
И вдруг я окаменела.
Чья-то рука легла мне на голову. Большая, тяжёлая. Медленно, почти нежно погладила через мешковину. Потом ещё раз.
От этой извращённой ласки к горлу подступила тошнота. Я попыталась отстраниться, но рука удержала.
Внезапно крепкие пальцы впились мне в талию.
Рывок вверх — меня подняли, будто я ничего не весила.
— Что вы делаете? Где я?
Меня забросили на плечо как тюк с тряпьём.
Голова безвольно повисла. Руки, связанные за спиной, немели от боли.
Я различала только звук шагов — хрусть-хрусть по лесной подстилке. Мерный, неторопливый, уверенный.
С каждым шагом его плечо больно впивалось мне в живот.
— Ты дома, милая, — прохрипел шершавый мужской голос прямо над моим ухом.
В нём слышалась жуткая, противоестественная нежность, от которой волосы встали дыбом.
— Как же я долго тебя ждал...
Ужас накрыл меня ледяной волной. Я почувствовала, как немеют пальцы на ногах.
И в этот момент...
— Отпусти её! — прогремел другой голос, твёрдый и властный.
Мой похититель застыл на полушаге.
Я почувствовала, как окаменели его мышцы, как напряглась каждая жилка.
— Иди своей дорогой, — процедил он сквозь зубы.
"Щёлк"
Этот звук я узнала — кто-то взвёл курок.
Человек, державший меня, вдруг расхохотался.
Но смех оборвал грохот выстрела, такой оглушительный, что, казалось, содрогнулся весь лес.
Хватка на моей талии слабла.
Я почувствовала, как падаю, но не могла ничего сделать.
Удар головой о что-то твёрдое отозвался вспышкой острой боли.
Сознание начало уплывать, растворяться в темноте.
Звуки становились всё глуше, будто меня затягивало под воду.
***
Я открыла глаза и тут же зажмурилась от пронзительной боли.
Голова раскалывалась, будто по ней долбили кувалдой — каждый удар сердца отдавался новой вспышкой.
Перед глазами плясали разноцветные пятна.
Медленно, морщась от каждого движения, я подняла дрожащую руку и провела пальцами по голове.
Нащупала шрам.
— Маш? — произнесла я хриплый, надтреснутый, еле слышный голосом. — Олесь?
Тишина. Только где-то в глубине дома размеренно тикали старые часы, отсчитывая секунды моего одиночества.
Тик-так. Тик-так.
— С тобой ещё кто-то был, — вдруг прозвучал незнакомый мужской голос, низкий и глубокий, как звук виолончели.
Я попыталась сесть.
Жёсткая деревянная лавка заскрипела подо мной, старое дерево протестующе застонало.
Комната тут же закружилась, словно я оказалась на карусели.
Я часто заморгала, пытаясь прогнать тошноту и сфокусировать взгляд на размытом силуэте напротив.
Фигура расплывалась, двоилась, но постепенно начала обретать форму.
— Егорыч? — неуверенно спросила я.
Силуэт медленно поднялся и двинулся ко мне.
Половицы поскрипывали под его тяжёлыми шагами. С каждым шагом картинка становилась всё чётче, словно кто-то подкручивал резкость.
Высокий мужчина, широкоплечий как медведь.
Гладко выбритое лицо. Глубокие морщины прорезали его лицо — особенно вокруг глаз и рта — но они не старили его, а придавали какую-то особую значительность.
Ярко-голубые, почти прозрачные, как весеннее небо.
— Эко тебя тряхнуло, девонька, — покачал он головой, протягивая мне стакан с водой.
На фоне его огромной ладони граненый стакан был похож на игрушечный.
— На, пей, — скомандовал он тоном, которым, наверное, отдавал приказы в армии.
Я только сейчас осознала, как мучительно хочется пить.
Во рту было сухо как в пустыне. Язык прилипал к нёбу.
Схватив стакан дрожащими пальцами, я начала жадно глотать прохладную воду.
Слишком жадно — закашлялась, вода пошла не в то горло.
— Вот на кой чёрт ты сюда припёрлась, дура?
Он возвышался надо мной как скала, скрестив руки на широкой груди, и смотрел так, как смотрит строгий отец на нашкодившую дочь.
От этого взгляда хотелось провалиться сквозь землю, потому что он был прав — какого чёрта я действительно сюда припёрлась? Что я надеялась здесь найти?
***
— Если расскажу, не поверите, — тихо произнесла я, все еще ощущая металлический привкус во рту после воды.
Каждое слово давалось с трудом, будто язык распух и не помещался во рту.
Мужчина медленно провел широкой ладонью по щеке, словно стирая невидимую паутину.
Солнечный луч, пробивающийся сквозь пыльное окно, очертил его массивный силуэт золотистым ореолом.
Я сидела, сжимая пустой стакан, и не могла оторвать от него взгляд.
— Вы его застрелили?
— Кого? — он обернулся, прищурив глаза. — Гришку, что ли? — хмыкнул он, и морщины вокруг глаз стали глубже. — Нет, конечно. Просто пальнул рядом, а он испугался и бросил тебя. Как мешок с картошкой, — последние слова он произнес с явным отвращением.
— Что ему нужно было от меня? — мой голос дрожал, выдавая страх, который я пыталась скрыть.
Мужчина грузно присел за старый деревянный стол, покрытый клеенкой в выцветший цветочный узор.
Долго смотрел в окно, где качались верхушки сосен. Его лицо стало жестким.
— От их семейки все можно ожидать, — процедил он сквозь зубы, и в этих словах чувствовалась застарелая горечь.
Я медленно поднялась на ноги.
Голова все еще кружилась, но уже меньше.
Посмотрела на себя: джинсы были заляпаны грязью, на коленях темнели влажные пятна.
Белая футболка превратилась в серую тряпку, помятую и местами порванную.
От прежней опрятной туристки не осталось и следа.
— А моих друзей вы не видели? — спросила я, чувствуя, как сердце начинает колотиться быстрее. — Мы ехали на машине. Со мной были еще брюнетка с косичками и блондинка, — я сглотнула комок в горле. — Парень рыжий с подругой...
Мужчина медленно повернулся ко мне.
Солнечный луч теперь падал ему прямо в лицо, и я увидела в его глазах что-то такое, от чего внутри все похолодело.
— Да я только тебя случайно и встретил, когда Гришка тебя тащил, — проговорил он медленно, тщательно подбирая слова. — А про остальных я не знаю.
Он замолчал, и тишина стала вязкой как смола.
Только часы продолжали свой бесконечный отсчет: тик-так, тик-так.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он заговорил снова.
— Молись, чтобы их эти ублюдки не нашли.
***
— Можете показать, как мне вернуться в дом Ирины Сергеевны?
Мужчина посмотрел на меня так, словно я предложила ему прогуляться по раскаленным углям.
Его прозрачные глаза расширились, а между бровями залегла глубокая складка.
— Ты, наверное, не в себе, — покачал он головой. — Я сейчас тебе отвар дам выпить.
Собрав остатки сил, я поднялась и на все еще нетвердых ногах подошла к столу.
Древесина скрипнула под моими пальцами, когда я оперлась о столешницу и опустилась на колченогий стул рядом с ним.
— Как вас зовут? — спросила я.
— Вадим.
— Вадим, — я произнесла его имя медленно. — Я сама найду этот дом. Но лучше, если вы мне покажете, — каждое слово я выговаривала четко и твердо, вкладывая в них всю свою решимость.
Он впился в меня взглядом, словно пытался просветить насквозь.
Искал следы страха или сомнения, но я смотрела ему прямо в глаза не моргая.
— Самоубийца, — произнёс он, тяжело поднимаясь.
Его шаги гулко отдавались по деревянному полу, когда он подошел к старой чугунной плите.
Я наблюдала, как его широкие плечи двигаются под выцветшей тканью рубашки, пока он доставал из жестяной банки какие-то сухие травы.
Запах, наполнивший кухню, был странным — горьковато-сладким, с нотками чего-то древнего и таинственного.
Вадим бросал травы в глиняную кружку, что-то беззвучно шепча — может, молитву, а может, заговор.
Кипяток зашипел, встретившись с травами, и комнату наполнил густой пар. Он тихо позвякивал ложечкой о края кружки.
— Вы мне поможете?
Он не ответил, продолжая бормотать над кружкой.
Наконец развернулся и поставил передо мной дымящийся отвар.
От него поднимался пар, закручиваясь причудливыми спиралями в солнечном луче.
— Пей. Станет лучше.
Он подошел к старому шкафу, который, казалось, помнил еще царские времена.
Дверца протестующе заскрипела.
Вадим опустился на корточки перед небольшим сундуком.
Что-то звякнуло, зашуршало под его руками.
Когда он выпрямился и подошел ко мне, в его ладони что-то поблескивало.
— Держи, — он протянул мне черную монету.
В тусклом свете она казалась вырезанной из куска ночного неба.
— Спрячь и никому ее не показывай.
— Зачем это? — я осторожно взяла монету.
Она была неожиданно тяжелой и холодной, словно только что вынутой из ледяной воды.
— Спрячь и не задавай вопросов, — отрезал он, — если хочешь, чтобы я показал тебе дорогу.
Я внимательно рассмотрела монету.
На черной поверхности были выбиты странные символы — ни буквы, ни цифры, а что-то среднее между рунами и иероглифами.
Они, казалось, слегка мерцали в полумраке комнаты.
Я быстро спрятала монету в маленький карман джинсов, чувствуя, как она холодит кожу даже через ткань.
— Выпей отвар и пойдем, — сказал Вадим тоном, не терпящим возражений.
Он явно знал что-то важное, что-то пугающее, но я понимала — спрашивать бесполезно.
Оставалось только довериться этому странному человеку и надеяться, что он действительно хочет помочь.
***
Я поднесла кружку к губам.
Горячий пар коснулся лица, принося с собой странный аромат — смесь полыни, чабреца и еще чего-то неуловимого.
Первый глоток обжег горло горечью, такой сильной, что захотелось выплюнуть.
Но я заставила себя сделать еще один глоток, и еще.
И вдруг... Словно кто-то протер запотевшее стекло в моей голове.
Туман рассеялся, боль отступила.
Каждый предмет в комнате обрел невероятную четкость — я могла различить каждую трещинку на старой печи, каждую пылинку в солнечном луче.
Я с жадностью допила отвар до дна, чувствуя, как по телу разливается приятное тепло.
— Пойдем.
Я поднялась, удивляясь легкости в теле.
Казалось, я могла бы взлететь, если бы захотела.
Все следы усталости и боли исчезли, словно их никогда и не было.
Что же было в этом отваре?
Вадим запер дверь. Отворил калитку с протяжным скрипом.
Узкая тропинка вилась между соснами, уходя в лес, который казался бесконечным.
Вадим шел впереди, его широкая спина словно рассекала пространство.
Он двигался удивительно бесшумно для такого крупного человека — ни одна ветка не хрустнула под его ногами.
Время от времени он оборачивался, окидывая меня внимательным взглядом.
Пятнадцать минут прошли в полном молчании, нарушаемом только шелестом ветра в кронах и далеким стуком дятла.
Внезапно Вадим остановился так резко, что я чуть не врезалась в него.
— Иди по тропинке вперед, — его голос звучал напряженно, — и сразу выйдешь к нужному дому, — он вытянул руку, указывая направление.
— Хорошо, — ответила я и сделала несколько шагов вперед.
Что-то заставило меня обернуться.
Вадим стоял, чертя в воздухе крестное знамение.
Я заставила себя отвернуться и продолжить путь.
Лес постепенно редел, и вскоре между деревьями показался просвет.
Еще несколько шагов — и я вышла на открытое пространство.
Дом Ирины Сергеевны возвышался передо мной, как молчаливый страж.
Но мой взгляд сразу притянуло другое — искореженный минивэн Миши.
Он стоял, накренившись на один бок, с разбитыми фарами и помятым капотом.
Рядом стоял черный джип.
Сердце гулко забилось, когда я заглянула в разбитое окно минивэна.
Пустые сиденья, осколки стекла на полу, брошенная сумка Маши... Никого внутри нет.
Подошла к крыльцу. Через секунду схватилась за ручку и распахнула дверь.
На лестнице, ведущей на второй этаж, застыли две фигуры — Ирина Сергеевна и Игнат.
Они одновременно повернули головы в мою сторону.
— Смотри, наша красотка сама пришла, — голос Ирины Сергеевны был похож на шипение змеи.
Конец II части